Привет читателям "Небесных историй"!
Признаться, поначалу я не думал публиковать самое начало записок своего отца, точнее, не решался этого сделать, так как не был уверен в том, что рассказы о семье, о босоногом детстве будут интересны широкой публике. Поэтому я и начал публиковать отрывки, начиная с периода обучения в лётном училище.
Ссылка на первую часть - Учеба в БЛУГА
Ссылка на вторую часть - Второй пилот Ан-2
Ссылка на третью часть - Аварийная посадка
Тем не менее, занявшись редактированием текста, вычитывая его, во мне росло понимание, что предыстория становления пилота советской эпохи может быть очень даже интересной для тех, кто хотя бы любознателен по своей природе, не говоря о фанатах истории отечественной авиации. Да и детство то, босоногое, прошло в непосредственной близости от аэродрома. Более того, я уверен, что рассказ будет весьма нужным для жителей города Рубцовска Алтайского края. Для кого-то эти воспоминания окажутся интересным срезом истории периода 1950-70 годов. А кто-то, возможно, узнает в этих строках себя, своё босоногое детство. Да и почему обязательно Рубцовска? Мало ли в СССР было посёлков и городов, где жизнь протекала аналогичным образом?
Большое спасибо за позитивные комментарии, которые вы оставляете под публикациями! Приятного чтения!
ПС К сожалению, запись слишком большая для ЖЖ. Пришлось поделить на две части.
Босоногое детствоМама моя, в девичестве Баннова Зоя Ивановна, была родом из Новосибирска. В город Рубцовск Алтайского края она приехала после окончания курсов радистов для работы по специальности на открывшемся аэродроме, принадлежавшем Алтайскому тракторному заводу (АТЗ). Отец, Окань Иван Митрофанович, был родом из села Ярославцев Лог Волчихинского (на ту пору) района. Отец проходил срочную службу в рядах Красной Армии с 1944 года, а после окончания войны был направлен служить в Эстонию, где принимал участие в противодействии националистам из местной армии сопротивления. После окончательной демобилизации в начале 1952 года вернулся на Алтай в Рубцовск, где устроился работать на АТЗ в кислородный цех и…
К сожалению, я не догадался расспросить родителей о том, при каких обстоятельствах они познакомились, но 18 октября 1952 года они поженились, узаконив брак в ЗАГС города Рубцовска.
Жили в трёх километрах от города, в посёлке Подсобный, расположенном на берегу озера Ракиты. Посёлок был приписан к АТЗ как подсобное хозяйство для выращивания продуктовой и животноводческой продукции для нужд завода и города. Позднее он был переименован Третье отделение Откормсовхоза, а ныне называется Приозёрный. Вот при этом поселке домов в тридцать и был открыт грунтовый аэродром с необходимым минимумом вспомогательных строений и оборудованием для обслуживания заводской авиации.
На аэродроме выполняли полёты самолёты По-2, Ли-2, а несколько позже появились более современные (по тем временам) Ан-2 и Ил-14. Аэродром служил для доставки грузов и оборудования для нужд тракторостроения.
Когда мама приехала в Рубцовск, ей выделили в посёлке жильё, представлявшее собой строение, больше похожее на землянку со стенами из смеси глины, соломы и земли. Но с печным отоплением! Крыша – плоская, насыпная из глины с землёй, на ней летом буйно плодилась растительность. Зато пол был деревянным, даже с подпольем, в котором можно было хранить картофель. В этом же домике ей поставили и радиостанцию, благо посёлок был электрифицированным.
Из досуговых развлечений у селян был клуб – барак с печью в углу, какое-то количество лавок, сдвигаемых по сторонам, когда организовывались танцы, и маленькая сцена с кулисами для представлений и постановок. Был и белый киноэкран во всю стену, на который проецировался волшебный луч света кинопередвижки, приезжавшей из города с фильмами, так ожидаемых как ребятнёй, так и взрослыми.
С другой стороны клуба был сельский магазин, торговавший хлебом и прочими продуктами питания, а также галантереей, книгами, игрушками и так далее – самый настоящий торговый центр деревенского значения.
Заводом был построен детский сад, рассчитанный на две группы ребятишек младшего и старшего возраста количеством на 12-15 человек и располагавшийся буквально в ста метрах от нашего дома. Работала и начальная школа для учеников – с первого по четвёртый классы.
В посёлке был фельдшерский медицинский пункт. Был колодец с «гусём» и ведром на верёвке, которым доставали воду, больше напоминающую техническую, чем питьевую из-за своей солоноватости (особенности местной почвы), но выбора не было - пили и, в силу привыкания, вода даже казалась нам вкусной в отличие от пресной городской – та для нас была как дистиллят.
Спустя несколько месяцев после свадьбы родителей на свет появился их первенец – я. Событие случилось 9 марта 1953 года в родильном отделении больницы посёлка Западный. По этому поводу гудели сирены в Рубцовске и объявлялась минута молчания… Грустил город, конечно же, не в связи с моим появлением на свет, но так получилось, что в эти же часы в стране проходили мероприятия в связи с похоронами Сталина – отсюда и такая честь была попутно оказана новорождённому.
Мне говорила мама:
- Ты родился в гудок, сынок!
А акушерка, принимавшая роды, по словам мамы, пошутила:
- Родился новый Сталин.
Нового Сталина из меня не вышло, ну и ладушки.
Родители назвали меня Сергеем в честь старшего брата отца, 1924 года рождения, призванного на фронт в 1942 году и погибшего в свои двадцать лет в Польше. Дед по отцу, Митрофан Клименьтевич Окань, 1903 года рождения, крестьянин, был призван на фронт в начале войны и пропал без вести в 1942 году. Ему было всего 39 лет…
Получается, что бабушка моя, Анна Андреевна Окань, 1902 года рождения, проводила мужа и сына Сергея навсегда, а в 1944 году отдала фронту и моего отца, которому исполнилось восемнадцать.
Сергей Митрофанович Окань
Отцу повезло выжить. Он почти ничего не рассказывал о войне, но из скупых рассказов помню, что эшелон везли на фронт, и где-то была у них остановка на полустанке для пополнения водой и фуража. Надо было накосить травы для лошадей, для чего набрали взвод, вооружили косами и отправили на покос. Не знаю, насколько далеко отправили, но отец услышал гул самолётов, взрывы… Короче, когда вернулись, эшелон уже разбомбили. Выживших бойцов вместо фронта отправили на переформирование, ну а потом отец оказался в Эстонии.
А ещё отец говорил, что перед тем как повезли его на фронт, цыганка на Новосибирском вокзале нагадала ему жить 75 лет. Она немного ошиблась – отец ушёл из жизни на семьдесят седьмом году.
После того, как бабушка проводила последнего мужчину из семьи на фронт, на иждивении у неё остались дочери Полина и Зоя. И, по их словам, бабушка ждала своего Митрофана вплоть до своей кончины в 1974 году.
Всего же у бабушки моей, Анны Андреевны, было тринадцать (!) детей. Я не знаю пол каждого и поименно, но ко взрослому возрасту остались только Сергей, Иван, Полина и Зоя – такой страшной была детская смертность в те годы.
Первые двенадцать лет я рос на вольных хлебах среди прелестей и недостатков деревенской жизни, которая оставила в моей душе исключительно приятные воспоминания счастливого и беззаботного детства.
Первый осмысленный кадр моих детских воспоминаний: появление в доме лампового радиоприемника «Рекорд» и следом за ним гармошки. Было мне на ту пору года два с половиной. Помню, как отец принёс домой фанерный ящик, из которого и был извлечён затейливый музыкальный инструмент.
Появление радиоприёмника в то неизбалованное время было очень значительным событием. Надо было видеть, как длинными зимними вечерами слушалась музыка, новости, постановочные передачи – преимущественно на длинных волнах. Мать гордилась, что станция вещала из её родного Новосибирска, незримой нитью связывавшая её с малой родиной.
«Степь да степь кругом», «Ой мороз, мороз!», «Бродяга бежал с Сахалина», «Раскинулось море широко» - песни моего раннего детства, часто исполняемые по радио по заявкам радиослушателей. За маленьким подслеповатым окном завывает метель, вертит снег, а из динамика голос Лемешева заунывно в такт запевает: «Степь да степь кругом, степь широ-окая, в той степи глухой замерзал ямщик…». Ассоциация прямо так и напрашивалась.
На Новый Год родители ставили ёлочку (точнее сосенку), которую наряжали мама с Михаилом (первый сын мамы – отец взял её с "приданным", недолго раздумывая по этому поводу. Пообещал относится к Михаилу, как к родному сыну и обещание своё сдержал), ну и я, конечно – "мамин помощник". Под ёлку клались конфеты, а из подарков были яблоки и апельсины-мандарины. Фрукты были зимой редкостью в глуши рубцовской и потому считались особенно ценными подарками. Конфеты - шоколадные, батончики и прочие «няшки–вкусняшки» присылались работникам аэропорта из Главного профсоюза Западно-Сибирского управления гражданского воздушного флота.
Году в 1955-ом на аэродроме построили "аэровокзальный комплекс", состоявший из приземистого шлаколитого здания с залом для пассажиров. В стране налаживалась жизнь, требовались связи между населёнными пунктами, начали появляться авиапассажирские перевозки. Наш аэродром потерял статус заводского.
Были в "новом" аэропорту отдел перевозок (отдельно стоявший стол в зале для пассажиров), метеобюро, радиобюро, диспетчерская вышка... Правда, диспетчер и радист сидели в одной комнате, этажности не было, а посему и Вышки в прямом значении слова тоже не было. Что выделяло её – дверь в комнату преграждалась стальной решёткой на петлях, и она могла открываться и закрываться. Ночью – строго на замок! Почему? Радиостанции - диспетчерская УКВ и наземная КВ (на которой азбукой Морзе стучала мама), являлись особо охраняемым оборудованием дабы враги не могли ночью выйти в эфир и по дальней КВ-связи передать секреты Родины проклятым янки и недружественным китайцам.
Конечно же, я проводил много времени на аэродроме, как и мои сверстники, родители которых там же работали - кто водителем, кто трактористом, кто истопником при печке, сторожем, техником, ну и так далее. Начальником аэропорта был в ту пору Герасимов Кирилл Ефимович – колоритный мужичок, фронтовик. Ходил в галифе и сапогах. Супруга его, Парцевская Валентина Ивановна, работала продавцом в поселковом магазинчике. Они считались местной интеллигенцией наряду с директором совхоза, агрономом и ветеринарным врачом. Как бы сейчас про них сказали – представители местного бомонда. Модные по тем временам вещи появлялись, как правило, первыми у них, ну а остальные селяне, в том числе и мои родители, равнялись на них в приобретениях, начиная с покупки радиоприёмника. Гармонь Тульскую, правда, отец купил без их влияния – ещё в армии самостоятельно научился играть плясовые мелодии ("Яблочко", "Цыганочку"), и подбирал песни, чему, кстати, позже и меня обучил.
Каким приоритетным времяпровождением было у деревенской ребятни тех лет?
Мы были предоставлены сами себе – родители у большинства работали, бабушки и особенно дедушки были отнюдь не у каждого (последствия войны). Летом – озеро, игры в войнушки, благо бурьяна, сараек и навозных куч было более чем достаточно для организации района "боевых действий". Автоматы-пистолеты мы сами стругали-сбивали из деревяшек. Молоток и гвозди – наше всё!
В выходные в местный клуб приезжала кинопередвижка (машина с киномехаником, привозившая кинопроектор и фильмы на бобинах). Также устраивались танцы для старшей молодёжи, а "мелкота" заполняла пространство между теми, кто постарше.
Любимым местом детворы при просмотре кино была, конечно же, сцена – на ней можно было смотреть фильм лёжа на спине или подперев голову рукой. Многие сладко засыпали на первых тридцати минутах фильма – да так, что после кино приходилось тормошить. Я – отнюдь не исключение.
Клуб был единственным досуговым центром посёлка, местом, где проводились собрания, выборы, праздничные мероприятия, выступления поселковой самодеятельности или редкие, но приезды артистических городских коллективов художественной самодеятельности, ну и конечно же танцы выходного дня. Привлекательным для взрослых было и наличие столитровой дубовой бочки с разливным хмельным напитком Рубцовского пивзавода (был и такой).
Когда я учился во втором или третьем классе, в посёлок пришло увлечение фотографией. Родители купили Михаилу фотоаппарат «Юнкор» - широкоплёночный, детский, стоил он пять или семь рублей. Михаил фотографировал, а я при брате был вроде как помощник у главного фотографа.
Увлечение – сказано громко, ведь из детства моего фотографий практически не осталось. Объяснение этому простое: мало одного фотоаппарата и желания, ведь фотографирование есть процесс творческий и затратный, требовавший расходных материалов, таких как фотоплёнка, фотобумага, химикаты для обработки, ванночки, кюветы, фотоувеличитель. Всё это стоило денег, да и при наличии денег материалы те надо ещё было найти. В посёлке они не продавались, конечно, но даже в городе – не факт, что сможешь купить.
С фотографией у меня случился курьёз, запомнившийся на всю жизнь. Летний вечер, мама доила корову на улице возле стайки, я с фотоаппаратом стоял рядом – хотел её сфотографировать, но… Другой, более важный сюжет, вдруг изменил мои планы.
Мимо нашего дома проходила проселочная накатанная грунтовая дорога, по которой регулярно проносилась туда-сюда военная танкетка – лязгающая железными гусеницами бронемашина. Километрах в трёх от нас в полях военные строители возводили запасной грунтовый аэродром для нужд армии, и, как я сейчас понимаю, посредством этого транспортного средства решались задачи связи и отвезти-привезти что- либо для нужд строительства.
И вот, когда танкетка почти поравнялась со мной, я вскинул фотоаппарат и щёлкнул затвором, что возымело незамедлительное действие. Танкетка остановилась, из неё выскочил растрёпанный потный водитель в военной форме, подбежал ко мне и начал вырывать фотоаппарат с целью засветить плёнку. Сопровождалось это невероятной комбинацией слов, совершенно не предназначенной для глаз впечатлительного читателя. Фабула была такой: мальчишка снял очень секретный военный объект и теперь вам всем не поздоровится. Не помню, засветил этот удивительный человек плёнку сам или это сделал я под его нажимом, но перепалка между моей матерью и выпившем сержантом была безусловно выдающейся!
Человек в военной форме стращал органами и, надо сказать, через пару дней представители власти действительно приехали в аэропорт для встречи с моими родителями на предмет выяснения на какую разведку работают они и их завербованный малец 9-10 лет от роду. Естественно, никто в измене Родине не признался, и дознаватели в итоге медалей не получили, как мне думается.
Вот такой вот образчик дури вселенского масштаба со стороны хранителей неких «секретов родины», не раз встречавшаяся мне в других жизненных ситуациях впоследствии.
С отцом
У Герасимовых, которые были нашими соседями, хранилась ракетница как часть аэродромного имущества, из которой их сын Женька вместе с Михаилом иногда украдкой постреливали по банкам во дворе – разумеется, в отсутствии родителей. Женьке было лет двенадцать, Михаилу четырнадцать, а я, получается, только-только из-под стола научился выглядывать.
Однажды на подобных «стрельбах» Женя чуть было не лишился правого глаза. Михаил выстрелил с вытянутой руки, а Женька решил выстрелить с правой полусогнутой – вроде как прицеливать удобнее. В итоге ракетницу при отдаче в момент выстрела не удержал, она резко выскочила из детской ладони и нанесла открытую рану аккурат между глазом и виском. Было много крови, крика, плача, мать его скоро вызвали из магазина и, по-моему, даже в город свозили Женьку – обработать и зашить рану. Шрам у парня остался на всю жизнь.
Через много лет, будучи вторым пилотом Ан-24, довелось мне приземлиться на запасном в Ленинабаде, так как Ташкент, наш аэродром назначения, закрылся туманом. Было очевидно, что улететь мы сможем не скоро. Мне было известно, что Женя здесь работал авиатехником, поэтому, узнав адрес своего знакомого по отрочеству, я наведался к нему домой. Евгений поначалу меня не признал, конечно, но после того, как я напомнил, что знаю причины появления этого шрама, кинулся ко мне, мы обнялись и потом долго пили чай с абрикосовым вареньем за столом и вспоминали детство. Банку варенья из косточек абрикосов привёз потом в качестве подарка в Барнаул.
На фоне Ан-24
Важным приобретением в семье была корова. Корова давала молоко, мама научилась доить, а отцу не привыкать было вилами махать. С появлением в семье бурёнки и без того детская счастливая жизнь начала становиться ещё лучше: молоко – раз, сливки - два, сметана – три , не говоря уже о варенце, простокваше, топлёном молоке, твороге и масле сливочном. Воистину – волшебный продукт МОЛОКО!
Излишки продукта родители возили в город на базарчик АТЗ, что позволило начать откладывать деньги на строительство своего дома. Герасимовы – соседи, родители Женьки, - первыми в посёлке купили телевизор – с увеличительным стеклом перед экраном. Году в 1958 в Рубцовске началось телевещание, телестудия работала с 18 до 22 вечера. Если уж радиоприёмник считался значимой вещью, стоит ли говорить о том, как население относилось к чуду техники под названием "телевизор"? Безусловно, покупка телевизора была мечтой.
Помню, однажды мама обмолвилась, что наш телевизор за окном стоит. Телевизор за окном? Как так? Я подбежал к нему, глянул – за окном телевизора не было, зато стояла наша корова Зорька.
Через какое-то время корову продали и купили телевизор «Енисей» с небольшим, порядка тридцати сантиметров по диагонали, экраном. Телевизор был, конечно же, чёрно-белый, да и скорее всего, тогда мало кто в стране предполагал, что телевидение может быть цветным. Наша землянка превратилась в домашний кинотеатр не только для нас, но и для всех пацанов с улицы, приходивших смотреть детские фильмы, фильмы про войну и часто засыпавших прямо на полу.
Мама
Третьим в деревне счастливым владельцем желанного устройства стал директор совхоза, четвертым – наш сосед через дом, бывший в совхозе в одном лице и агрономом, и завкладом, и завтоком. Ну а потом пошло, поехало и полетело – благосостояние постепенно росло.
1957 год ознаменовался запуском первого искусственного спутника Земли нашей страной, СССР, а мне посчастливилось видеть эту маленькую светящуюся точку, летящую по ночному небу. Я очень гордился своей страной, да все в те годы ей гордились!
А корову родители продали ещё и по другой причине – она сильно обременяла, ибо собирались строить дом, а одновременно ухаживать за скотиной и строить было непросто. Решили на период стройки молочко покупать у соседей, что в общем было и рационально, и правильно.
К весне 1959 года отец приобрел разрешение на землю, на строительство, завёз шлак, цемент, песок, доски, собрал людей в помощь и начал стройку. "Помощь" - строительная бригада из состава друзей, товарищей, соседей. Как оплачивалась работа? Я не в курсе товарно-денежных отношений, но песни под гармонь после трудового дня, бывало, гоняли.
Долго ли, коротко, но ближе к сентябрю 1960 года мы наконец-таки вселились в новый дом, имевший крышу, крытую шифером. В доме был зал, детская спальня, кухня. Посредине стояла русская печь с "мартеном" для выпечки хлеба, духовкой и полатями. Предваряли жилище сени.
По старому обычаю первой в дом пустили ночевать кошку и - о, ужас! – она поймала большую крысу. Дом ещё был не жилой, но крысятня уже заселилась. Отчасти это объяснялось тем, что дом стоял на отшибе, у озера и от него метрах в пятьсот–семьсот находился большой совхозный свинарник.
Первую зиму в доме было холодно – и печь грела плохо, и стены как следует не просохли после строительства. В большой комнате промерзал до льда один угол и от него несло холодом. Так что следующим летом пришлось отцу печь перекладывать и поднимать завалинку по всему периметру дома.
1 сентября 1960 года мальчик Сережа в первый раз шагнул в первый класс. На мне была подобающая ученическая гимнастерка из шерстяного сукна (надевалась через голову) серого цвета, подпоясанная широким коричневым ремнём из прессованной бумаги сродни солдатскому, брюки с ремешком и блиставшие ваксой чёрные ботинки. Заплечный ранец – обязательный атрибут ученика.
К этому возрасту я уже умел кататься на лыжах с горок, ездить на мужском велосипеде под рамой (мальчишке кататься на "девчоночном", без рамы, было зазорно ), ходить на ходулях, плавать, нырять и управлять лодкой шестом, благо дом стоял у озера. У отца на берегу была лодка, правда, не своя, а друзей, знакомых по заводу рыбаков, любителей сетей. Они оставляли отцу ключи от привязи и разрешали пользоваться лодкой взамен на возможность во дворе велосипед или мотоцикл поставить, ну и просто посидеть вечером за столом на свежем воздухе, пообщаться под уху и "стопку чая". Жили в посёлке очень дружно, считалось правильным большие праздники проводить семьями вскладчину, собираясь у кого-либо дома.
А ещё отец научил меня плести сети, чем я и занимался между своими мальчишечьими делами, уроками и чтением книжек, гордый от осознания, что помогаю родителям, и что сетью, которую плету, отец будет ловить карасей к домашнему столу.
Начальная школа была небольшой: сени, общий зал метров десять квадратных, слева от входа маленькая учительская. Зал и учительскую обогревала одна печь, круглая, высотой от пола до потолка, обитая железом, покрашенным в чёрный цвет. После зала через порог шёл узкий коридор метра два шириной, налево и направо из него – двери в классы. Внутри каждого класса была такая же круглая печь, половина которой обогревала помещение класса, вторая половина – коридор.
Одновременно в школе обучались четыре класса. Было два учителя, моя – Личутина Софья Гавриловна, второй была Шаповалова Елена Андреевна. Софья Гавриловна вела одновременно преподавание в первом и третьем классах. В кабинетах было два ряда парт, на одном ряду сидели первоклассники, на другом – третьеклассники. А у Елены Андреевны были второй и четвёртый классы.
Почему так? Здание было небольшим, помещений для всех классов не хватало, учителей тоже. Да и учеников было, надо сказать, не очень много, даже учитывая то, что в школе нашей учились ещё и дети из близлежащих деревенек.
Методика ведения урока была такой: половину занятия учительница работала с одним классом, а другой писал самостоятельную работу или занимался чтением. Вторая половина урока – наоборот. Учительницы были строгие, но справедливые, дело своё знали и были нами очень уважаемы.
12 апреля 1961 года страна ликовала: первый человек в космосе – наш Юрий Алексеевич Гагарин. Ликовали и мы, пацаны - гордились страной! Имя Юра мгновенно стало популярным у молодых родителей, ребятня увлеклась Циолковским, книгами о космосе, а также вдруг появившейся фантастикой.
Михаил в 1963 году бросил школу, не закончив даже восьми классов, и поступил на РЗЗЧ ( Рубцовский завод запасных частей для тракторов). Работал сначала учеником мастера–модельщика литейных форм, потом сам стал модельщиком. Так и работал до армии, куда его призвали в сентябре 1965 года.
В 1963 году у меня появился младший брат Саша – Александр Иванович Окань, и я из разряда «маменькиного любименького» перешёл в разряд любимого, но няньки-помощника.
В 1964 году после окончания начальной поселковой школы родители записали меня в ближайшую городскую среднюю общеобразовательную школу № 2, куда я с осени и пошёл учиться в пятый класс. От аэродрома до школы было около четырёх километров, и, чтобы вовремя добраться к началу уроков, приходилось вставать часов в шесть утра (что давалось непросто), завтракать и собираться в школу.
Был у меня близкий друг-товарищ Витя Трошкин. Его родители переехали на Алтай откуда-то из под Калуги году в 1961–м. С Витькой мы сидели за одной партой в начальных классах, продолжали дружить и в старших, так что проблема попутчика отсутствовала – в школу и из школы добирались вместе.
Как добирались? В совхозе была крытая тентом грузовая машина со скамейками в кузове – поселковую ребятню часто отвозили на ней в школу. Назад в сентябре-октябре мы возвращались пешком.
По зиме, когда выпадал снег и заметало дороги, совхоз для доставки школьников оборудовал балок, то есть домик на полозьях, сбитый из досок, холодный, без печки. Его цепляли за трактор, и он тащил нас в город до железнодорожного переезда РЗЗЧ, а дальше уже шли пешком - в мороз, снег, метель, в любую погоду. Обратный путь был аналогичным: пешком до переезда, где нас ожидал трактор с "избушкой".
В общем, худо–бедно пятый класс я проучился (а учился хорошо), а родители стали задумываться о переезде в город.
Ссылка на вторую часть
Journal information